Шевченко и его миссия, часть 2.
Сайт дня: Денис Симачев.
Николай Комаровский из Луцка: Как Вы считаете, – есть ли польза, или скорее вред, от большого количества бюстов Шевченко, которые больше похожи на бюсты Ульянова-Ленина?
Роман Сербин из Монреаля, Канада: не разит Вас памятник Ленину в начале киевского бульвара Шевченко? Второй вопрос – кого бы сегодня Шевченко рисовал как угнетателя украинского народа? И третье – не бродит ли и дальше дух Шевченко за забором, сиротой на нашей, не своей пост-колониальной Украине?
Д.Г.: Каждый памятник низкого художественного качества вредит вкусу людей и раздражает. Кроме того, досаждает порой и слишком большое количество памятников. Мой маленький внук когда-то решил, что все памятники, которые существуют – это памятники Шевченко. Даже когда я ему показывал памятник Богдану Хмельницкому и спросил “это кто?” , он тоже ответил, что Шевченко… Так что здесь нужна доза. А касательно памятника Ленину, то, видите ли, есть международный стандарт: если памятник кому-то имеет высокие художественные качества, то смотрят прежде всего на высокие художественные качества. Даже большевики не решились снести памятники Николаю Первому и Екатерине Второй в Петербурге. Относиться ко всему только с политической стороны – это мало, потому что политика не охватывает весь спектр наших переживаний. Когда же речь идет об искусстве, то здесь самое главное – художественный эффект, о котором всегда и заботился Тарас Шевченко. Например, когда он писал об обездоленных, он часто этот минор “присмачивал” и юмором, чтобы люди не настолько ужасались. Шевченко является парадоксальным в этом отношении… Правда жизни, по Шевченко, слишком неумолима. Ее надо умягчить, даже красивой ложью. Искусство в итоге только тем и занимается, что создает иллюзию чего утешительного. Это – минорная-мажорная система, где должно быть и комическое и трагическое. И у Шевченко, кстати, этого всего примерно 50 на 50. Он был чрезвычайный комик. Даже в жизни. Ну вот одна женщина, жена офицера, сказала ему однажды, когда он был в ссылке: “Тарас Григорьевич, в Вас трудно было бы влюбиться.” Шевченко ответил: “дунул ветер посильней – полюбился ей Авдей. Дунет ветер еще раз, и полюбится Тарас.” Таких импровизаций у него – сколько угодно. Поэтому все время только на политику его сбивать – это неправильно.
Б.: Хотя зачастую его воспринимают именно как политика. Я думаю, что этот комический эффект является для многих весьма неожиданным…
Д.Г.: Ну смотрите… Шевченко в 1859 году попал к своей благодетельнице – графине Толстой. Пришел вместе с Семеном Гулак-Артемовским. А потом так написал (русский язык, потому что был двуязычен): “За обедом были произнесены либеральние вещи о моем невольном долготерпении… А Семен Гулак-Артемовский отметил, что все аристократы, сидевшие за столом, были бледны, тощи, зелены, кроме несчастного изгнанника. “Вот вам и Шевченко, который выступает как артист, и с ним приятно иметь дело. А его часто трактуют как кровожадного резуна. Поэтому он не укладывается ни в какие политические парадигмы. Я уже не говорю о том, что в быту он был совершенно иной, чем в романтических произведениях, которые требовали каких-либо вспышек и патологий.
Б.: Когда наша корреспондентка пошла на улицы Лондона и спросила прохожих, кто такой Шевченко, то кто-то предположил, что это олигарх, кто-то сказал, что футболист, путая с Андреем Шевченко. Почему, по Вашему мнению, знания об украинском поэте так мало распространены на международной арене?
Д.Г.: На пути здесь стоит, возможно, украинский язык, который мало кому известен. Вот в чем дело. А в переводах он часто теряется, потому что Шевченко – чрезвычайно фонетичен. Его надо произносить. Он резонирует, создает какие-то звуковые резонации. У него своя звуковая драматургия. А при переводе упор делается на моментах содержательных, а это не всегда интересно людям – они об этом уже могли слышать, или сам сюжет потерял актуальность. Скажем, сейчас уже нет крепостных, и когда об этом говорят – резонанса того уже нет. Единственный, кто ловко перевел Шевченко со всем его звуковым рядом, – это Борис Пастернак. Он перевел “Марию” и считал Шевченко одним из величайших поэтов мира. И именно мысль Пастернака для меня важнее, чем мнение рядового лондонца. У последнего свои предпочтения, ему не до украинского поэта. Но еще “не вечер”. Может через сто лет и узнают.
Сергей Малевич из Мелитополя: С появлением сына в 2007 году я начал все больше ощущать себя украинцем. Еще в колыбели читал ему “Кобзаря”. Много интересного открыл для себя. Но после “Гайдамаков” я остановился, ведь там много поляков, крови и евреев. И я не понял, о чем там собственно идет речь.
Д.Г.: Дело в том, что Шевченко писал “Гайдамаков” в разгар романтического стиля в Европе. Он хотел показать, что мы такие же, как и другие народы. Повсюду резня, какое-то возмущение, эмоциональные вспышки, много крови льется. Мы – не исключение, и Шевченко именно так прописал нас в мировом контексте. Сам он, как христианин, ужасался всего этого… Во второй половине своего творчества, после ссылки, в большей степени звучит именно Христианская нота. Например, в “Неофитах” христианин обращается к своим товарищам, которых везут топить: “Молитесь, братия, молитесь за ката февраля. Его в своих молитвах помяните. И без ножа, и без огня стратегии Божии восстанут, и тьмы и тысячи плохих перед святыми побегут…”. И вот когда у нас произошла оранжевая революция, я вспоминал все время Шевченко. Оказывается, украинцы пошли его путем, – “без ножа и без огня”. Пусть наш слушатель читает “Неофитов” своему сыну, потому что там очень много христианского всепрощения.
Б.: Роман Короленко спрашивает из Украины – правда ли то, что сборники стихов Тараса Шевченко, изданные при советской власти, были изменены и не содержали всех его произведений?
Д.Г.: Чистейшая правда, потому Шевченко – неудобный для всех. Например, он довольно остро высказался по поводу Богдана Хмельницкого: “Как бы то ты, Богдан пьян, на Переяславль посмотрел…”. Для советской системы не было приемлемым обращение в такой фривольной форме к Богдану Хмельницкому, и вопрос – стоило ли вообще затевать тот Переяславль. К тому же и звуковой строй меняли, потому что у него другая фонетика чем та, что была введена при советской власти.
Игорь из Ивано-Франковска спрашивает: Насколько современные украинцы руководствуются философией жизни Тараса Шевченко, если такая философия вообще существует?
Д.Г.: Я уже говорил об оранжевой революции. Фактически она шла под лозунгами Ганди относительно ненасильственного сопротивления. Но я думаю, что и на Ганди мы среагировали потому, что у нас до того был Тарас Шевченко, который говорил: “и без огня, и без ножа стратегии Божии восстанут.” Так что философия Шевченко, философия в итоге Христианская, очень сильно укоренена в украинцах. И его религиозность тоже. Я с каждым днем, когда сажусь в маршрутку, замечаю как там всё увеличивается количество икон. Было в начале две, потом четыре, сейчас – шесть. Водитель чувствует в этом потребность, потому что это его оберег. И что философия Шевченко буквально “въелась” в украинцев, и даже если кто задумал бы ее оттуда вытравить, у него ничего бы не получилось.
