Новый взгляд на Шевченко и его миссию. Часть 1
Т.Шевченко: певец обездоленных или авангардист?
Профессор Горбачев, культуролог, 40 лет изучающий наследие Шевченко, в интервью для Би-би-си.
В программе, которую вела Ольга Бетко -
- о том кто такой Шевченко: певец обездоленных или предшественник авангарда 20-го века;
- есть ли место Тарасу Шевченко на корабле современности?
Би-би-си (далее Б.) : Вы изучаете Шевченко 40 лет. Вам не надоело?
Дмитрий Горбачёв (далее Д.Г.): нет, Шевченко бесконечный и он настолько многомерный, что постоянно резонирует с новым временем. Вот, например, только что пропели «Вишневый садик возле хаты» – произведение, кстати, поразившее изысканного интеллектуала Тургенева, который впервые его услышал от Шевченко. А почему? А потому, что это стихотворение не укладывалось в поэтику 19-го столетия. Шевченко здесь выступает по сути как основатель минимализма, – когда однокоренные слова употребляются рядом, а в 19-м веке никто так не писал. Считалось, что одинаковые слова могут появляться раз на 20 страниц. Шевченко, во-первых, ориентировался на молитвы, где одно важное слово повторяется много раз, а кроме того в 20-м веке это подхватили авангардисты, которые стали писать в духе Шевченко. Например, знаменитый поэт Хлебников российско-украинский. Он написал стихотворение «Смехачи», он взял один корень и из него делает различные фигуры, такой орнамент своего рода. Но у Шевченко это прослеживается еще в 19-м веке.
Б.: Это очень новая мысль – авангард и Шевченко… Первое, что вспоминается из школы, что он освещал порабощения крестьян, был борцом с этим порабощением. Авангард 20-го века сразу не вспоминается.
Тарас Шевченко.
Д.Г.: Дело в том,что Шевченко был прежде эстет и артист. И его артистический арсенал чрезвычайно широкий и выразительный. А действительность вокруг него была материалом для того, чтобы творить высокую эстетику. И, кстати, когда дворяне-народники сказали, что эстетика может «погулять», а вот будем говорить об идеях более важных и т.д., – Шевченко открещивался от народников. Он считал, что именно эстетика, искусство – оно является психологическим спасением. И когда народники начали травить аристократов, то Шевченко выступил защитником аристократизма. Почитайте его повести, там главные герои – это аристократы духа, которым, собственно, был и сам Шевченко. Например, повесть «Музыкант»: там крепостной музыкант по сути владеет аристократической культурой, знает оперу, французский язык, как и сам Шевченко. Так что Шевченко можно считать и защитником аристократизма, так как на аристократов была головомойка в 19-ом столетии, начиная от царей и, заканчивая передовой, так называемой, интеллигенцией. Слово аристократ среди интеллигентов уже тогда считалось ругательным.
Б.: Был ли он действительно певцом обездоленной бедноты? Кажется, он сам где-то писал, что ему надоели мужики и покрытки.
Д.Г.: Я могу процитировать вам точнее: «Если по правде вам сказать, то уж мне и самому надоели тии мужики, и панычи, и покрытки…». Я когда прочитал лет 20 назад это в кругу шевченковедов, они были шокированы. Но Шевченко (мы уже договорились) – это прежде всего артист, эстет, и персонажи эти – покрытка, мужик – уже они изжили себя, так как их употребляли часто. То есть, он не к мужикам как таковым, а именно к литературным персонажам – он почувствовал, что они уже не так хорошо работают как прежде. И это Шевченко почувствовал, равно как и к атеизму, который тогда социалисты распространяли, что это губительно для психики. Как же можно без Бога? И Шевченко, наоборот, он был очень религиозен. Так что Шевченко чрезвычайно разнообразен. И, кстати, он считал, что многое в восприятии мира зависит от собственно его настроения. Вот, сегодня настроение плохое – тогда «чернее черной земли блуждают люди…», завтра настроение лучше, тогда он пишет: «и свет божий как Пасха, и люди как люди…». И вообще не столько он выступает против конкретного какого-то слоя, там, господ, сколько против бесчеловечного в человеке. И, кстати, он лучше всех романтиков описал падение нравственное человека вообще: «сидит кутья в углу, а за печкой дети. Родила, наплодила, а где те дети? То потопит, то подушит, или еврею на кровь продаст, а деньги пропьёт”.
Евгений из Харькова: Официальная Шевченкиана обходит тему, когда он был в ссылке, и на него находило разочарование и тяжелое психологическое состояние его беспокоило. Зато его фигура рисуется как этакого несгибаемого борца…
Д.Г.: Дело в том, что Шевченко попал в водоворот романтического искусства, а романтизм это – ножницы с двумя острыми концами: с одной стороны это борьба за полную свободу, с другой – опасность, что ты вообще не будешь соблюдать никаких моральных и юридических норм, потому что они несовершенны и ограничивают человека. Так что Шевченко это прекрасно понимал и обсуждал эту проблему, но на уровне поэзии. Например, он забрасывал своим товарищам, и возможно учителям, коллегам, дворянам «не между вами я, плохие, так осквернился, не знаю, был ли я чистым когда-либо. Это вы меня со святого неба (т.е. наивного состояния) приняли меж себя и писать плохие стихи научили». В том смысле «плохие», что там много резкого, много патологического, потому что именно романтики открыли патологический слой в психике людей. «В каждом сидит палач» – это романтики открыли у людей и не ошибись, увы. Так что Шевченко, с одной стороны, вынужден описывать какие-то ужасные ситуации, но ему как человеку христианскому и доброму в принципе, иногда было тяжело переживать все это и самому.
Б.: Но вот этот Шевченко, как вы говорите, разнообразный, – артист, романтик, он совсем не так воспринимается в массовом сознании. Вам не кажется, что выживанию Шевченко в общественном сознании пошла бы на пользу определенная доля здорового цинизма? Как вы считаете, не пошло бы Шевченко на пользу, если бы его забрали из школьной программы?
Д.Г.: Один московский художник, который иллюстрировал Шевченко и то, что ему заказали, датские иллюстрации делал, он мне звонил и говорил, что это – надпоэзия, я был поражен, это такой сгусток эмоциональный. Так что читать его приятно, и не просто приятно… Но у него есть еще и проза русскоязычная – там Шевченко совсем иной. Там, например, юмор у него не такой народный, как в поэме «Сон», а изысканный английский, глубоко интеллигентный. Он был англоман и американоман. Так что и это когда-нибудь будете читать. Кстати, Грабович когда-то говорил, что надо начинать изучение Шевченко с его повестей, где видно, что он утонченный, высокоэрудированный, затем приступать к Кобзарю, где все это заметно, но не так ярко, как в повестях.
Б.: Как вы считаете, такое чувствование Шевченко доходит до школ?
Д.Г.: Ну, в школы может оно еще так и не дошло, но можно цитировать даже самого Шевченко и эта доза скепсиса, даже автоиронии, она бы помогла понять изящную такую душу Шевченко. Например, еще при жизни его украинской говорили, что он пророк, и вот как он на это отреагировал. В своем журнале он пишет, что однажды выпил лишнее ночью и ему было трудно вставать и т.д., и он пишет о себе: «в едино рубище яко Моисей преображенный.» Видите, он дыбает в ночной рубашке «яко Моисей преображенный», – ирония, самоирония. Вот, если бы детям это показали, они бы сказали – классный.
